Неточные совпадения
Насчет главного
предмета Чичиков выразился очень осторожно: никак не
назвал души умершими, а только несуществующими.
Лонгрен,
называя девочке имена снастей, парусов,
предметов морского обихода, постепенно увлекался, переходя от объяснений к различным эпизодам, в которых играли роль то брашпиль, то рулевое колесо, то мачта или какой-нибудь тип лодки и т. п., а от отдельных иллюстраций этих переходил к широким картинам морских скитаний, вплетая суеверия в действительность, а действительность — в образы своей фантазии.
Марина была не то что хороша собой, а было в ней что-то втягивающее, раздражающее, нельзя
назвать, что именно, что привлекало к ней многочисленных поклонников: не то скользящий быстро по
предметам, ни на чем не останавливающийся взгляд этих изжелта-серых лукавых и бесстыжих глаз, не то какая-то нервная дрожь плеч и бедр и подвижность, игра во всей фигуре, в щеках и в губах, в руках; легкий, будто летучий, шаг, широкая ли, внезапно все лицо и ряд белых зубов освещавшая улыбка, как будто к нему вдруг поднесут в темноте фонарь, так же внезапно пропадающая и уступающая место слезам, даже когда нужно, воплям — бог знает что!
Сами якуты, затрудняясь названием многих занесенных русскими
предметов,
называют их русскими именами, которые и вошли навсегда в состав якутского языка.
Невдалеке от нас на поверхности спокойной воды вдруг появился какой-то
предмет. Это оказалась голова выдры, которую крестьяне в России
называют «порешней». Она имеет длинное тело (1 м 20 см), длинный хвост (40 см) и короткие ноги, круглую голову с выразительными черными глазами, темно-бурую блестящую шерсть на спине и с боков и серебристо-серую на нижней стороне шеи и на брюхе. Когда животное двигается по суше, оно сближает передние и задние ноги, отчего тело его выгибается дугою кверху.
Просыпаясь, она нежится в своей теплой постельке, ей лень вставать, она и думает и не думает, и полудремлет и не дремлет; думает, — это, значит, думает о чем-нибудь таком, что относится именно к этому дню, к этим дням, что-нибудь по хозяйству, по мастерской, по знакомствам, по планам, как расположить этот день, это, конечно, не дремота; но, кроме того, есть еще два
предмета, года через три после свадьбы явился и третий, который тут в руках у ней, Митя: он «Митя», конечно, в честь друга Дмитрия; а два другие
предмета, один — сладкая мысль о занятии, которое дает ей полную самостоятельность в жизни, другая мысль — Саша; этой мысли даже и нельзя
назвать особою мыслью, она прибавляется ко всему, о чем думается, потому что он участвует во всей ее жизни; а когда эта мысль, эта не особая мысль, а всегдашняя мысль, остается одна в ее думе, — она очень, очень много времени бывает одна в ее думе, — тогда как это
назвать? дума ли это или дремота, спится ли ей или Не спится? глаза полузакрыты, на щеках легкий румянец будто румянец сна… да, это дремота.
Точно из мешка, он сыпал фамилии, названия
предметов и отметки… По временам из этого потока вырывались краткие сентенции: «похвально», «совет высказывает порицание»… «угроза розог», «вып — пороть мерзавца».
Назвав мою фамилию, он прибавил: «много пропущено… стараться»… Пролаяв последнюю сентенцию, он быстро сложил журнал и так же быстро вышел.
Вероятно, вследствие таких неловких движений
назвали его косым, и даже человека, пробежавшего второпях мимо того
предмета, которого он ищет, или забежавшего не туда, куда следует, приветствуют шуточным восклицанием: «Эх ты, косой заяц», или: «Куда забежал скосу?» К тому же заяц, сидя на логове, закатывает под лоб иногда один глаз, иногда и оба; вероятно, это дремота, но при первом взгляде заяц покажется косым.
Но — чудное дело! превратившись в англомана, Иван Петрович стал в то же время патриотом, по крайней мере он
называл себя патриотом, хотя Россию знал плохо, не придерживался ни одной русской привычки и по-русски изъяснялся странно: в обыкновенной беседе речь его, неповоротливая и вялая, вся пестрела галлицизмами; но чуть разговор касался
предметов важных, у Ивана Петровича тотчас являлись выражения вроде: «оказать новые опыты самоусердия», «сие не согласуется с самою натурою обстоятельства» и т.д. Иван Петрович привез с собою несколько рукописных планов, касавшихся до устройства и улучшения государства; он очень был недоволен всем, что видел, — отсутствие системы в особенности возбуждало его желчь.
А живучи вместе, живут потом привычкой, которая, скажу тебе на ухо, сильнее всякой любви: недаром
называют ее второй натурой; иначе бы люди не перестали терзаться всю жизнь в разлуке или по смерти любимого
предмета, а ведь утешаются.
Удивительный человек этот Глумов! Такое иногда сопоставление вклеит, что просто всякую нить разговора потеряешь с ним. Вот хоть бы теперь: ему о Pierre le Grand говоришь, а он ни с того ни с сего Коробочку приплел. И это он
называет «вводить
предмет диспута в его естественные границы»! Сколько раз убеждал я его оставить эту манеру, которая не столько убеждает, сколько злит, — и все не впрок.
Благодетель замечал это и дарил Юлочке за одно испорченное платьице пять новых, но зато тузиха и тузенята
называли ее тумбочкой и вообще делали
предметом самых злобных насмешек.
Интрига моего романа основана на истинном происшествии — теперь оно забыто; но я помню еще время, когда оно было
предметом общих разговоров и когда проклятия оскорбленных россиян гремели над главою несчастной, которую я
назвал Полиною в моем романе.
Называя искусством всякую деятельность, производящую
предметы под преобладающим влиянием эстетического чувства, должно будет значительно расширить круг искусств; потому что нельзя не признать существенного тожества архитектуры, мебельного и модного искусства, садоводства, лепного искусства и т. д.
Я облыжно
называл себя демократом, но вы благородно мне отказали в вашем сочувствии по этому
предмету.
Фустов
назвал сперва меня, потом, указав на «ветерана двенадцатого года», промолвил: «Иван Демьяныч Ратч, преподаватель… разных
предметов».
Надобно знать, что шинель Акакия Акакиевича служила тоже
предметом насмешек чиновникам; от нее отнимали даже благородное имя шинели и
называли ее капотом.
Я знаю, что и теперь,
назвав актеров, любимцев князя Шаховского, по имени, я вооружу против себя большинство прежних любителей театрального искусства; но, говоря о
предмете столь любезном и дорогом для меня, я не могу не сказать правды, в которой убежден по совести.
Сюда переезжают на житье отставные чиновники, вдовы, небогатые люди, имеющие знакомство с сенатом и потому осудившие себя здесь почти на всю жизнь; выслужившиеся кухарки, толкающиеся целый день на рынках, болтающие вздор с мужиком в мелочной лавочке и забирающие каждый день на пять копеек кофию да на четыре сахару, и, наконец, весь тот разряд людей, который можно
назвать одним словом: пепельный, — людей, которые с своим платьем, лицом, волосами, глазами имеют какую-то мутную, пепельную наружность, как день, когда нет на небе ни бури, ни солнца, а бывает просто ни се ни то: сеется туман и отнимает всякую резкость у
предметов.
Высоким внутренним инстинктом почуял он присутствие мысли в каждом
предмете; постигнул сам собой истинное значение слова «историческая живопись»; постигнул, почему простую головку, простой портрет Рафаэля, Леонардо да Винчи, Тициана, Корреджио можно
назвать историческою живописью и почему огромная картина исторического содержания всё-таки будет tableau de genre [Жанровая, то есть бытовая картина (франц.).], несмотря на все притязанья художника на историческую живопись.
Время подошло к обеду, и пан Кнышевский спросил нас с уроками. Из нас Петрусь проговорил урок бойко: знал
назвать буквы и в ряд, и в разбивку; и боком ему поставят и вверх ногами, а он так и дует, и не ошибается, до того, что пан Кнышевский возвел очи горе и, положив руку на Петрусину голову, сказал:"Вот дитина!"Павлусь не достиг до него. Он знал разницу между буквами, но ошибочно
называл и относился к любимым им
предметам; например, вместо «буки», все говорил «булки» и не мог иначе
назвать.
— Я, Алексей Иванович, встал поискать… — (и он
назвал один необходимейший домашний
предмет) — я там не нашел у себя-с… хотел потихоньку подле вас посмотреть-с, у постели-с.
Мы по крайней мере не делали двух вещей, которые они делали: 1) не обращали в обвинение того, что должно служить к похвале, и 2)
называя дурным один
предмет, не восхищались безусловно другим, искусственно ему противопоставленным.
Нет, я мог бы еще многое придумать и раскрасить; мог бы наполнить десять, двадцать страниц описанием Леонова детства; например, как мать была единственным его лексиконом; то есть как она учила его говорить и как он, забывая слова других, замечал и помнил каждое ее слово; как он, зная уже имена всех птичек, которые порхали в их саду и в роще, и всех цветов, которые росли на лугах и в поле, не знал еще, каким именем
называют в свете дурных людей и дела их; как развивались первые способности души его; как быстро она вбирала в себя действия внешних
предметов, подобно весеннему лужку, жадно впивающему первый весенний дождь; как мысли и чувства рождались в ней, подобно свежей апрельской зелени; сколько раз в день, в минуту нежная родительница целовала его, плакала и благодарила небо; сколько раз и он маленькими своими ручонками обнимал ее, прижимаясь к ее груди; как голос его тверже и тверже произносил: «Люблю тебя, маменька!» и как сердце его время от времени чувствовало это живее!
Вследствие таких соображений лучшие представители тогдашней литературы старались, так сказать, вести себя сколько можно аристократичнее в отношении к [низким]
предметам, касающимся быта простого народа, и в отношении к самому этому народу [к подлому народу, как
называли тогда публику, не принадлежавшую к высшему кругу].
1-й мужик. Как же, значит, это, не знаю, как
назвать, на чем бы подать? Хворменно, чтоб
предмет исделать. Блюдце бы, что ли?
Ресницын чувствовал себя выбитым из колеи, а потому сердился и нервно играл моноклем. Он не прочь был бы
назвать Елену невестой, и ее холодность казалась ему грубостью. А Елену более, чем когда-либо прежде, утомляло в его разговоре легкомысленное порхание с
предмета на
предмет. Она сама говорила всегда сжато и точно, и всякое многоречие людское было ей тягостно. Но люди почти все таковы, — распущенные, беспорядочные.
Замечательно, что хотя из бумаг, захваченных в Пизе, и видно было, что принцесса
называла Пугачева своим братом, хотя об этом и писала Голицыну сама императрица, но на этот
предмет ни при первом допросе, ни при последующих не было обращено никакого внимания. О Пугачеве не спросили пленницу.
Ему казалось, что он себя уже отлично устроил, и товарищи вслед ему
назвали его «отвратительным фатишкою», — но мне до этого не было никакого дела, потому что я был влюблен и желал обращаться в сферах по преимуществу близких к
предмету моей любви. Я быстро распаковал привезенную Волосатиным корзину, стараясь как можно более съесть присланных его сестрою пирогов, чтобы они не доставались другим, а между этим занятием распечатал подаренную ею мне книгу: это был роман Гольдсмита «Векфильдский священник».
То, что он
называет loi de la participation, свидетельствует о том, что мышление первобытное принадлежит к более высокому типу, чем мышление человека XIX в., ибо выражает мистическую близость познающего к своему
предмету.
Человеческий язык вытесняется всё более и более из научных исследований, и вместо слова, средства выражения существующих
предметов и понятий, воцаряется научный воляпюк, отличающийся от настоящего воляпюка только тем, что настоящий воляпюк общими словами
называет существующие
предметы и понятия, а научный — несуществующими словами
называет несуществующие понятия.
Другой разряд особенно распространенных в наше время рассуждений, при которых уже совершенно теряется из вида единственный
предмет познания, такой: рассматривая человека, как
предмет наблюдения, мы видим, говорят ученые, что он так же питается, ростет, плодится, стареется и умирает, как и всякое животное: но некоторые явления — психические (так они
называют их) — мешают точности наблюдений, представляют слишком большую сложность, и потому, чтобы лучше понять человека, будем рассматривать его жизнь сперва в более простых проявлениях, подобных тем, которые мы видим в лишенных этой психической деятельности животных и растениях.
Если можно слово «жизнь» употреблять так, что оно обозначает безразлично: и свойство всего
предмета, и совсем другие свойства всех составных частей его, как это делается с клеточкой и животным, состоящим из клеточек, то можно также употреблять и другие слова, — можно, например, говорить, что так как все мысли из слов, а слова из букв, а буквы из черточек, то рисование черточек есть то же, что изложение мыслей, и потому черточки можно
назвать мыслями.
Между тем некоторые из них можно бы приличнее
назвать chambres dégarnies, — так выцвели и закоптели на них обои, облупились под когтями времени двери, полы и окна, так бедны они
предметами сидения, лежания и хранения вещей, необходимых жильцу.
Называть эти
предметы всякий ребенок легко научится; но связывать их, вот тут-то и запятая.
— При «эмиастической афазии» человек забывает название
предмета, он напишет вам его название, укажет на него, но произнести это название не в состоянии, а при «парафазии» больной один
предмет называет другим.
Предметом «блажи» Надежды Корнильевны, как
называл старик Алфимов чувство своей дочери, был сын отца Иосифа — Федор Осипович Неволин.
Он всех
называет «дяденька» «тётенька», все
предметы называет уменьшительными именами, он очень упрям и капризен, и ранее он доставлял мне много хлопот и забот…
Люди дерутся за землю, за
предметы, которые им нужны, и потом доходят до того, что делят всё и
называют это собственностью; они находят, что хотя и трудно учредить это, но так лучше, и держатся собственности; люди дерутся за жен, бросают детей, потом находят, что лучше, чтобы у каждого была своя семья, и, хотя очень трудно питать семью, люди держатся собственности, семьи и многого другого.
Николинька, который был теперь пятнадцатилетний худой, с вьющимися русыми волосами и прекрасными глазами, болезненный, умный мальчик, радовался потому, что дядя Пьер, как он
называл его, был
предметом его восхищения и страстной любви.